Возвещать радость плачущим

Василий Поленов. Возвестила радость плачущим. Нач. XX в.     

На пороге вечности

Умирала наша прихожанка баба Лида. Умирала в последнем печальном приюте — городском хосписе. Софья пошла навестить её, хотя и было страшновато: рисовались картины страдания и собственной беспомощности в желании помочь.

В палате их было четверо — умирающих женщин. Ужаснувшись, как неузнаваема, как исхудала баба Лида, Соня устремилась навстречу её протянутым рукам. Руки эти с длинными костлявыми пальцами были невероятно худы и тонки как линейка. Софья обняла её, пряча глаза от тревожного, молящего о помощи взгляда. Поцеловала эту тёплую руку-линейку и... сквозь слёзы увидела бабу Лиду на соседней кровати. От ужаса и боли, от готовности к страшному она перепутала, не узнала её. Как же сестра Лидия была рада! Утешала Соню, улыбалась, угощала. Оправившись кое-как от шока, Софья несколько часов поухаживала за ней. Поменяла белье, вынесла судно, покормила домашним супом. И хотя на вид баба Лида выглядела довольно бодрой, то и дело открывала молитвослов и плела тонкие косички поредевших волос, сознание её явно угасало: ей всё казалось, что она едет в поезде, где украли её вещи. «Бологое, станция Бологое...», — шептала она, лихорадочно обирая край одеяла...

А та женщина с тонкими ветками рук всё причитала и звала к себе. Другая спала и стонала во сне. Третья тихо сидела на кровати и смотрела в окно.

С бабой Лидой Софья больше не увиделась. Она умерла через два дня. Прошло уже несколько лет, а Соне всё помнится та встреча, те четыре женщины на пороге вечности. И свой малодушный страх в этой убогой лечебнице на краю города.

Вы такая красивая...

По благословению духовника Наталья уже не один год ухаживает за сиротами, одинокими стариками.

— Знаешь, что заметила, — делится она, — рассказываешь знакомым о хосписе, они ужасаются: «Нет, это не для меня, я чувствительная, в обморок упаду...» И получается, что я-то — бесчувственная, потому что перевязываю их раны, обмываю, кормлю с ложки. Ну и пусть, пусть бесчувственная, но мне так жалко этих одиноких брошенных людей. Как-то познакомилась с молодой буряточкой Ларисой. Она умирала от саркомы и сильно мучилась. Но не столько от боли, сколько от открывшейся ей вдруг бессмысленности жизни. Я часами сидела возле неё, рассказывала о Православии, о святых, о том, для чего человек вызывается Богом в мир. Какими же глазами, полными боли и надежды, смотрела она на меня! Будто прожигала. А за несколько дней до смерти попросила окрестить её. Я позвала батюшку. Потом об этом узнали её родные, ругались, запрещали отпевать. Но Господь помог — смирились. А после отпевания подошла её младшая сестра и плакала на моём плече.

В другой палате умирал Николай — бомж, привезённый с улицы. Когда его отмыли и обрили наголо, он оказался ещё нестарым мужчиной с печальными голубыми глазами. Квартиру оставил жене, побирался, жил в колодцах... У него была гангрена обеих ног, которые отморозил. Как же он стеснялся, когда я пыталась переодеть его, принести судно. И такой радостью, признательностью светились его глаза, когда, бывало, просто посидишь с ним рядом.

Однажды от избытка чувств, от жгучего чувства ответной благодарности он сказал мне: «Какая вы красивая!». Это мне-то, старой бабке...

Исповедь вслепую

Соседке Ефремовне 75 лет. Она диабетик, одинокая и слепая. Марина, сама вся в скорбях, старается помогать ей как может: то в магазин сходит, то лекарства купит, то еду какую-то несёт. Засиживаться у Ефремовны не любит. И дело тут не в духоте и дикой захламлённости квартиры, не в тараканах, падающих с потолка, и даже не в телевизоре, который здесь никогда не выключается. Ирина устала оттого, что Ефремовна всех осуждает, устала от разговоров о внучатых племянниках-наркоманах, которые тянут с неё деньги, бессовестно обманывают и обворовывают.

Сначала Марина пыталась навести порядок в квартире соседки, потравить тараканов, но Ефремовна, видно, привыкла так жить и к своему «добру» не подпускала.

Ну, купила ей крестик, икону подарила, подаёт в церкви сорокоусты. Рассказала про исповедь, причастие.

— Неужели вы не боитесь ТАК идти ТУДА, ни разу не исповедавшись? — прямо спросила Ефремовну.

Та соглашалась. Марина решила приготовить соседку к исповеди. Сидела с ней, объясняла всё, записывала грехи, которые с огромным трудом наскребались по сусекам её памяти. И всё больше чувствовала непонятное глухое сопротивление Ефремовны. Как-то получалось, что никаких почти грехов у соседки нет. Чувствуя, как в душе закипает раздражение, Марина вдруг спросила:

— У вас там под халатом крылышек нет?

Ефремовна обиделась и отстранилась от трудного разговора.

Видя, что племянникам и подружке Ефремовны нужна только дарственная на квартиру, Марина по-прежнему навещает соседку. Водит в парикмахерскую и магазин, меняет лампочки, приносит лекарства. Ставит за неё свечки в церкви. И даже предложила позвать к ней священника для исповеди в свою чистую квартиру. Но прошёл уже год, второй, третий... Вот бы исповедаться сейчас! Но воз и ныне там — соседка думает. А против свободной воли не попрёшь.

И стряхивая с платья тараканов на подъездной площадке, Марина всё чаще спрашивает себя: а нужна ли такая помощь, если главного нет? Но ведь и бросить жаль! А может, не надо было ей приступать к этой самой «исповеди вслепую»?..

Сторона любви

Их зовут Ира и Кира. Они сестры — худенькие и хрупкие, с задумчивыми серыми глазами, словно сошедшие с полотен Нестерова. Они не просто сёстры, они — близнецы. И когда говорю с ними по телефону, ощущение, что разговариваю с обеими враз — так похожи их голоса и так слитно они думают и говорят, дополняя друг друга. Кира, как старшая на шесть минут, несколько строже и рассудительнее. Зато уж Ирина — солнышко: смешливая, ласковая.

У этих девушек с рождения слабое здоровье. Но Господь щедро одарил их другим, редким по нынешним временам качеством — чувствовать чужую боль, сострадать и помогать. Уже не один год они опекают детдомовцев. И не просто приходят раз в месяц с кульком конфет, хотя и на это не все христиане находят время и любовь в сердце. Ира и Кира уже много лет «ведут» своих девчонок. Став крёстными и приняв их под своё крыло ещё маленькими, уже выдают замуж. И заботы, как, разумеется, и затраты, с годами тоже растут.

Замечали, встретишь одну — всё жалуется, второго послушаешь — хвастает, а третья всегда торопится чем-то обрадовать

Кто-то из древних философов сказал, что как Луна к Земле повёрнута одной стороной. Так и человек к другому — тоже одной стороной. Замечали, встретишь одну — всё жалуется, второго послушаешь — хвастает, а третья всегда торопится чем-то обрадовать. Вот и с этими сестрёнками увидишься, обязательно что-то дельное посоветуют, помогут или просто подарят ослепительно красивую открытку на Пасху (где они только такие берут?).

Мне представляется их девическая комната-келия со множеством книг и любовно развешанных и расставленных икон. И видится картина, как неверующий брат Киры-Иры, услышав снова о новейшем слуховом аппарате, который сёстры «за бешеные бабки» выписывают из Японии для глухой крестницы, скептически вопрошает: «А вам это надо?» Они же, лишь тихо и задумчиво улыбаясь, молчат в ответ.

А мы — какой стороной повёрнуты к ближнему?

Источник